HelloGoodbye (Леонардо Ди Каприо/Илья Лагутенко)

НАЗВАНИЕ: HelloGoodbye
АВТОР: Пексикид & Mr.Mad
БЭТА: Пексикид & Mr.Mad
ПЕЙРИНГ: Леонардо Ди Каприо/Илья Лагутенко
РЕЙТИНГ: R
ЖАНР: Action, Songfic, PWP
РАЗМЕР: мини
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: POV Лагутенко, POV Лео, OOC
ОТ АВТОРА (Пексикид): Все повы Лагутенко – мои. Наша фантазия нас прикончит когда-нибудь, честное слово. Спасибо любимой за соавторство!
ОТ АВТОРА(Мэд): А все повы Ди Каприо, соответственно, мои. Если когда-нибудь мы станем великими писателями, прошу, не выдавайте, что мы писали вот такое вот. Спасибо Саше за то, что писала со мной, для меня это всегда удовольствие.
ДИСКЛЕЙМЕР: Написание фика преследует сугубо некоммерческие цели, все события вымышлены, персонажи принадлежат сами себе
ПРАВА РАЗМЕЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИЙ: ТОЛЬКО с разрешения авторов
СТАТУС: закончен
ТРЕКЛИСТ: Все цитаты взяты из песен Мумий Тролля (кроме «Somebody to love»)
САММАРИ: Действие происходит в Михайловском театре, где в ноябре 2010 года действительно проходил конгресс, посвященный защите тигров.
POV Лагутенко
Нет, я, конечно, ничего не имею против тигров. И уж конечно я ничего не имею против Михайловского театра. И против Наоми Кэмбл. Упаси Господи, против нее в особенности! Ничего не имею против Путина, Леонардо ди Каприо, Харрисона Форда, китайцев, огромного душного зала, против людей, которым нужно будет вежливо сказать «Здравствуйте, как поживаете», или « How do you do» или «你好，你好嗎？» . Ничего не имею против того, чтобы в стотысячный раз сказать, что да, ебентяи вы склерозные, я ЗНАЮ китайский. Ничего не имею против Санкт-Петербурга и проклятущего дождя, против линз, от которых чешутся глаза, но «ты же в них такой очаровашка, Илья!». Словно мужику, которому, прощу прощения, скоро стукнет полвека, полагается быть «очаровашкой»!
-Да куда ты прешь?!
Тупух! Это мой лоб бьется о переднее сидение, когда водитель резко давит на тормоз своей ебентяйской ногой, чтобы не впилиться в задницу темно-синего Лексуса. Или не Лексуса, вот честно, мне оранжево на это.
-Простите, Илья Игоревич.
Я ворчу, посылаю к такой-то матери водителя своего и водителя Лексуса. Лексус-хуексус.
Лоб болит.
Откидываюсь назад и с шумом выдыхаю. Я не злой, что вы. Просто раздраженный. До ужаса. Смотрю на часы, что на панели управления. Панель управления. Как в самолете. Как в танке. На танке мы бы и то быстрее добрались, ей-богу.
-Мы опаздываем, - говорю.
В моем голосе барские нотки. Ууу, какой я брутальный.
-Делаем что можем, Илья Игоревич, - хрипло говорит водитель, и в его голосе, разумеется, ни одного ебаного грамма сожаления.
-Блядские пробки, - выношу свой вердикт и устраиваюсь поудобнее.
Закрываю глаза.
Конечно, я немного волнуюсь. Конечно. Волнуюсь. Перед каждым выходом на сцену волнуюсь. А ведь мне давно уже не 17.
Хочется курить. Питер цвета воды в тазике, когда в ней замачиваешь черную вещь.

POV Leo
Санкт-Петербург встретил. Вот на этом и остановимся, и на том спасибо. Две экстренные посадки в Нью-Йорке и Хельсинки, о них потом будут статьи в Интернете и заголовки в газетах. Только вот ни один журналюга, который потом об этом напишет, я уверен, не испытывал того, что испытали пассажиры этих самолётов. И я. Ну да ладно, пережил – и слава богу. Будет что вспомнить.
Собственно, в Россию я приехал на Международный форум по вопросам спасения тигров. Какие-то выступления политиков, концерт, Наоми, Харрисон…Очередная лабудень, где нужно сидеть и делать умное лицо. И это после миллиона долларов, которые я отвалил им для тигров! Могли бы хоть избавить от этой официальщины, так нет же. Хотя бы покормят, надеюсь.
Когда вышел из самолета – сразу дыхнул в лицо мороз. Холодрыга. Хоть машина забирает. Надеюсь, она не застряла где-то в дороге.
Господи, как же я устал. Насладиться вечерним пейзажем была возможность. Из окна машины. Через запотевшее стекло были видны огни фонарей, очертания зданий, другие машины…В общем, не везёт, так не везёт.
До отеля доехали быстро, сообщили, что форум через полтора часа, так что, они меня заберут ровно через час.
В спешке приведя себя в порядок и немного полежав, я понял, что время уже поджимает и спустился на ресепшн. Там меня уже ждали, карета, как говорится, была подана, так что, к счастью, через пятнадцать минут мы были в театре. «Михайловский», как сказал водитель.
Mikchailovsky.
Надо запомнить.
Первое, что мне бросилось в глаза, когда я вошел в зал театра, так это то, сколько там было представителей восточных национальностей. ПОЛЧИЩА!
-Mr Di Caprio, let me see you to your seat.
Я кивнул.
Поприветствовав Харрисона Форда кивком головы и улыбкой, я пробирался за молодым человеком к своему месту.

POV Лагутенко
Знаете, что? Есть такое мнение, что со сцены, мол, зала не видно. Типа, темно. И что выступающие всегда смотрят чуть поверх голов сидящих на последнем ряду. Ну, вы все это знаете, все пели в школьном хоре. Я, по крайней мере, пел.
Короче, я это к тому, что враки это. Что я отлично вижу многих из них. И, честно говоря, не скажу, что я так уж этому рад. Про себя я до сих пор называю Владимира Владимировича «Президент» - не специально, просто не могу запомнить до сих пор. Глупо пытаться вбить новые мысли в голову человеку, когда ему скоро стукнет полтинник. Впрочем, я преувеличиваю.
Преувеличила со своими каблуками и Наоми. Я чувствовал себя мальчиком рядом с ней, когда пожимал и целовал ее узкую руку. Подумал о том, как мы будем смотреться на сцене. И вздохнул.
Так вот, со сцены, говорю, прекрасно видно всех. Честное слово. Ну хорошо, не всех, но многих. И это очень даже неплохо, и я очень даже этому рад, потому что вижу, как они улыбаются, когда я шучу, а это, признайте, всегда приятно.
Только потом, когда я – хорошо, ладно, не я, а мой фанерный голос – запевает, я замечаю его. И я перестаю радоваться, что со сцены все видно.

Сам себе считаешь,
Сам себя решаешь.
Всё было бы отлично,
Но раны-то зияют

Слушаю себя, не забывая по привычке открывать рот. Я смотрю на него. Конечно, я смотрю вроде как чуть выше головы последнего из сидящих…Черт. Кого я обманываю? Уж всяко не кого-то, кто хоть раз в жизни был в Михайловском – а я, кстати, тут не впервые. Ну да, кинул понт. Ну так вот, тут непонятно, кто сидит последним, из-за этих балконов и всякого такого. Я еще с «Маленького принца» это запомнил.

Вроде что обиженный,
Только незнакомый совсем.
Пойми, такой странный:
Мы все одной саванны

Ну да. Я смотрю на него. А он смотрит на меня.
Конечно, он забудет мое лицо, как только я уйду со сцены. Конечно. Забудет. У большинства людей чертовски плохая память на лица. У меня так уж точно.
Я отлично вижу его глаза. Они внимательные и умные.
Такие же, как были у него в этом последнем фильме. Как его? Правильно, «Inception»
В ушах у меня звенит. Это не от страха. Это даже не сбой в работе этих маленьких наушников.
Мне хочется закрыть глаза.
Мне хочется, чтобы он не смотрел на меня.
Вообще, часто так было, сами понимаете. Я имею в виду, вылупится на тебя какой-нибудь псих с самой первой минуты концерта, и так и не отрывает глаз. Я понимаю, многие так делают, но именно так по-особенному. У меня мурашки от этого. И думаешь «А вдруг он увяжется за мной и пойдет до самого дома?»
Однажды один парень целый год писал мне письма. И, черт побери, ему бы режиссером порнофильмов быть, я вам отвечаю.
Ну, думаю, жене не стоит знать, что я до сих пор храню эти письма.
На одном из них есть участок, написанный его спермой. Чтобы его прочитать, нужно было подержать листок под флюоресцентным светом.
Возвращаясь к Ди Каприо. Ну, он всяко не из этих. Просто ему интересно. Ну разумеется, это так.
Я немного перевожу дух.
Мой голос поет:

Остались только мы на paстерзание-ее
Парочка простых и молодых тигрят

Он смотрит на меня. И смотрит, и смотрит.

Руку ниже бедрa, он как столб
Смотрит в щелочку штоp на отрез

Мне уже нехорошо, честное слово. Он улыбается.
А я, знаете ли, прекрасно помню ,как выгляжу, распевая эти безумные «Ла-ла-ла-лай, ла-ла-ла»
Я еще мальчишкой был, а мне уже взрослые мужчины писали письма. Честно вам говорю.
Что-то вроде «Так хочется твою письку пососать»
А я что? Я ничего.
У меня, конечно, иногда встает на таких песнях - вроде «Утекай», или там «Музыканта», или еще чего такого - от осознания того, что я выгляжу так, словно сейчас кончу.
Осознание собственной привлекательности вызывает привыкание, а иногда и зависимость, вот что я вам скажу.

don't you want somebody to love
don't you need somebody to love

А он глаз с меня не сводит.
Да и я с него.
И, черт бы его побрал, он потрясающий, честное слово.

POV Leo
«…ведущие форума Наоми Кэмпбелл и Илья….!»
Честно сказать, я не запомнил, как его фамилия. У русских вообще всё сложно – сложные фамилии, названия, вторые имена, дающиеся от отца. Mikhalovsky. Чтобы запомнить название этого театра, честно скажу, я пару раз нагнулся с вопросом о названии к моему соседу, сидящему справа, извиняясь за навязчивость. А потом даже в телефоне записал. Не знаю – зачем. Хотя бы просто для себя или же для потомков. «I was in St-Petersburg at the Mikhailovsky Theatre. There was the forum about saving tigers», - гордо буду повествовать я внукам.
Так вот, я не запомнил, как фамилия этого мужчины. Да и, честно говоря, имя запомнил только потому, что в итальянском фильме, где играл Челентано, вы, наверное, видели – «Укрощение строптивого», главного героя звали Илия. Его и играл Адриано. Пророк Илия. Беспорочный.
Этот, почему-то хочется назвать его фруктом, был каким-то…не знаю, как его описать. В США я каких только не встречал людей – и исколотых пирсингом, и растатуированных до невозможности, и разодетых по последней моде, и пятнистых, и худых до дикости, и толстых до ужаса, а этот…А он, собственно, не представлял ничего особенного. У него, правда, был шарфик, очень цветной, почти женский. Но обычный серый костюм…Я пытался понять, что в этом человеке меня так привлекло. Чуть длинноватые волосы, миловидное лицо, на котором уже были морщины, хотя, кажется, он ненамного меня старше…Какой-то то ли детский, то ли взывающий к жалости взгляд. И улыбка. Ну не назовешь этого человека безумным красавцем! Не назовешь! Рядом с ним стоит Наоми, вот она красивая женщина. Только почему-то мне всё больше и больше хочется смотреть на него.
«Настоящий мужик!»
Я улыбнулся, когда российский премьер-министр меня так назвал. Хоть один человек мне посочувствовал.
У него своеобразная манера пения, надо сказать. «Лео, не морщься, будет морщинка некрасивая между бровями!», - так мама любила говорить, когда я внимательно кого-то слушал или задумывался над чем-то серьёзным. Я не мог даже усилием воли разжать эту складку, когда смотрел на сцену. Особенно, когда Илия там выступал. Я правильно назвал его имя? Или его звали немного по-другому?

-Илья Игоревич, через сколько едем?
-Сейчас, подожди меня в машине минут 15, я скоро приду.
-Хорошо.

Видимо, немного не так. Не Илия, там какой-то другой звук в середине. Я совершенно не понял, о чём он говорил с мужчиной, но по тону можно было понять, что это подчиненный Илии. Водитель, наверное.
Он махнул рукой в сторону выхода, и мужчина кивнул. Видимо, угадал.
Илия не сводил с меня удивленный взгляд, поэтому-то и отпустил водителя. Потому что увидел меня. Я стоял немного в стороне, почему-то во мне играла нерешительность, даже поняв, что он меня узнал. Я поджал губы в улыбке и засмеялся, делая первый шаг. Он улыбнулся тоже. Потом решительней. Ешё. И подошёл.
-Здравствуйте, меня зовут Лео, - я протянул руку.
Мы оба засмеялись.
-Очень приятно, меня Илья.
-Илия?
-Илья. Да не важно, если вам неудобно, то зовите Илия, без разницы.
Он откинул волосы назад.
И что-то в этом жесте было такое. Какое-то крутое. Даже круче «Титаника», собравшего миллиард и девятьсот миллионов долларов. Гораздо круче.
-Мне очень понравилось ваше выступление, шикарное! Если честно, никогда не слышал подобной музыки. А что это за жанр?
-Рокапопс.
-I’m sorry?
-Ro-ka-pops. Ну, это когда стёрта грань между роком и поп-музыкой.
-Ясно.

И видно было, что ему хочется домой и спать. Но эта вежливость в глазах, эта уставшая улыбка не давали ему пасть низко и послать меня куда подальше. И не причём тут степень известности. Я выглядел совсем мальчиком перед ним.
***
Морозец по крыльям,
холодные ножки,
Исходят истомой,
Охмелевшие кошки.
***

POV Лагутенко
Ну, вообще-то, он оказался довольно мил и при ближайшем рассмотрении. Мне очень нравилось, как он произносит мое имя. «Илйа», или что-то в таком же духе.
Меня кто-то похлопал по плечу, поздравил с «отличным концертом, ты был очарователен!». Я не слушал. Я не слышал. Я говорил с Леонардо ди Каприо, мать его за ногу! Ух, нет. Мою мать. И еще Лео. Просто Лео.
-Вы действительно заинтересованы в этих тиграх, - говорю, потому что нужно же что-то сказать.
Ему, видимо, кажется, что он сильно отвлекает меня. Или что я устал. Допускаю, что могу выглядеть именно так. Когда спишь по 5 часов ночью и носишься, словно на тебе штаны горят, днем, то никакой грим не поможет, уж поверьте мне. Так что если кто-то хорошо выглядит – то он и вправду так выглядит.
Лео выглядит очень хорошо.
Просто чертовски хорошо.
Он говорит что-то о том, как увидел этих тигров, и как влюбился в этих тигров, и как жить не мог, пока не отвалил кучу денег в спасение этих тигров…
Плавали, знаем.
Специально употребил слово «тигры» кучу раз.
Когда мы пожимали друг другу руки, ладонь его была такой же, как и у меня – жесткой и чуть влажной – признак нервной натуры. А еще он как-то так тихонько провел пальцами по моим – так, что у меня по хребту засуетились, как актеры перед выходом на сцену, мурашки. И не только по хребту, будет врать-то.
И вот я, значит, стою, смотрю на ЛЕО, и говорю с ним о, блять, тиграх. О тиграх! Святые угодники.
-Пойдемте ко мне в гримерку, - говорю совершенно неожиданно даже для самого себя, а для него и подавно, наверное. Или нет?
Он кивает. Ну конечно, он кивает. Он младше меня на полдюжины лет, а выше. А лучше. И красивее. И фанатов у него, поди, раз в четыреста больше.
-У вас в России столько поклонников, - говорю, когда мы идем вместе по коридорам и лестницам, где не так чтобы пусто, но, скажем там, немноголюдно. Так, что можно даже не повышать голос, не боясь не быть услышанным. Тавтология.
Он пожимает плечами и улыбается. Понимаю, что говорю слишком много.
Понимаю, что хочу снова взяться за его руку. Она больше моей. Длина члена – три длины большого пальца.
-А у меня за границей немного, - продолжаю нести околесицу.
-Одним прибавилось, - улыбается.
У него ахуенная улыбка, знаете ли.
И заходим внутрь.
Я закрываю дверь ,не забыв поблагодарить небеса за то, что сегодня они благосклонны к педикам.
Я сказал «педикам»? Вам послышалось.
Здесь не слишком-то много места.
-А о чем ваши песни? – он осматривается, и мне почему-то кажется, что я выгляжу ну совсем уж глупо. Как Квазимодо перед Клодом. Честно говоря, мне всегда больше нравился школяр. Как его, Жеан?
-О…разном.
В голове вдруг всплывает собственное: «Хочешь ты меня орально…»
Ту-ту-ру.
-А та, вторая?
-Называется…Что-то вроде «Run away», - говорю.
Мы стоим и смотрим друг на друга. Мне жарко, но не могу же я просто сказать «It’ hot here» и снять пиджак.
-А как будет по-русски?
-Утекай.
-Утъе…what?
Я начинаю хохотать.
Во все горло, хоть и понимаю, как это невежливо. Он тоже начинает смеяться, а потом вдруг прижимает длинный свой палец к моим губам. Я замираю. Все нервы моего дрожащего от странного озноба организма – на узком участке, где наши тела соприкасаются.

Твоя не моя
Остановка – тело

Просто в коридоре кто-то прошел.
Угу. А в штанах у меня просто кто-то встал.
Судорожно выдыхаю и вдруг понимаю, что терять нечего.

Hас с тобой твой дpуг не увидит вместе
Мы ляжем по pазные стоpоны полос

Я осторожно облизываю губы. Конечно, его палец тоже удостаивается этой чести – познакомиться с моим языком. Здравствуйте, я Язык! Хау ду ю ду? Бляяя.
Если что – я просто облизнулся. Ну я виноват, что он держит палец у меня на губах? Ведь, когда у вас гости, и вам хочется чего-то естественного, вроде как воды выпить, вы ведь не стесняетесь. Вот и я…Я что? Я ничего.
Просто я начинаю вылизывать его палец. Этот. Потом еще один.
Он молчит. Я боюсь, честно говоря, смотреть на него. Оттолкнет, подаст в суд, мировой скандал, пресса, развод с женой…

Молюсь, оставьте мне шанс
Поцеловать дочь

Вдруг мягко высвобождает свою руку, и я замираю, мне жутко, меня трясет. Он запускает обмусоленную старательным мной руку мне в волосы, а потом вдруг за затылок притягивает к себе.
Ну, конечно, не совсем «вдруг»
-Янецелуюсь, - скороговоркой выдыхаю я за миг до того, как он целует меня.
Я не думаю о том, скольких женщин и мужчин он перецеловал за свою жизнь. Я не думаю даже о том, что тайком от знакомых и вообще всех смотрел как-то раз «Полное затмение» и прикусывал губы, думая о том, как же дьявольски красив Артюр Рембо . И это было еще до «Титаника», про него я вообще молчу. Я не заплакал тогда только потому, что не заплакала моя тогдашняя подружка, а сейчас…Сейчас вот я…Был Розой…
Он сосет мой язык.
Он просовывает руку мне под рубашку.
-И правильно, не целуйтесь, - говорит он совершенно спокойным голосом.
Говорит, ясное дело, потому, что занятые рты на миг получили передышку, чтобы их владельцы могли вдохнуть чутка Земного воздуха. А мы что, еще на Земле?

Нарушай, сестричка, нарушай
Наша электричка
Остановка – Рай…

О, Рай. Думаю я. Не думаю я.
Я расслабляю его галстук, он помогает мне, наши пальцы путаются, я вылизываю его губы, его эрекция упирается мне куда-то в тазовую косточку – он выше меня.
Я припадаю к его шее.
Он пахнет чем-то до охуения дорогим, чем-то немного резким, чем-то, кем-то, собой, наверное.
На шее бьется маленькая жилка, ее и целую, и прикусываю его кадык, а потом присаживаюсь на корточки. Только брюки забыл поддернуть, вот незадача, растянутся. Типа, я так думал. Ага, сейчас. А вы бы думали, скажете.
Могу вам сказать, что вся эта чушь про большой палец – чушь. Чушь равно чушь, ясно?
Господи, Мария, Иосиф, кто там у вас слушает мольбы педиков, спасибо вам за то, что у меня нет рвотного рефлекса.
Мои волосы прилипли ко лбу. Он там, наверху, бормочет что-то на своем английском, впрочем, сейчас я понял бы его, даже если бы он говорил на чешском или там языке индейцев майя.
Ощущение у меня такое, что я сейчас сотру губы в кровь.
На миг отрываюсь от своего занятия, Лео при этом что-то невнятно стонет, а я облизываю пальцы и продолжаю. Пальцы облизал хитрый я, разумеется, не просто так.
Через несколько секунд они, эти пальцы, у него в заднице. Он стонет и дергается, так, что его член, наверное, сейчас видит чуть ли не мой желудок. Ну, по ощущениям все именно так. По ощущениям еще много чего. Например, то, что у меня сводит живот, когда я слышу его невнятные стоны и всхлипы.
Так вот, мои пальцы долбятсяв его простату, а сам он явно изо всех сил сдерживается, чтобы по-тупому не отыметь меня в рот. Ему явно этого хочется, и, кажется, ему уже до ужаса хочется еще кое-чего, ну же, давай…
Ага, угадал.
Сплевываю себе на ладонь, а глаз не поднимаю.
Неизвестно, кто из нас дышит чаще, я со своим хроническим насморком или он со своим непроходящим стояком.
Он сползает по стене. На его когда-то ужасно смазливом лице – мелкие капельки пота. Я тянусь к нему и касаюсь губами лба. Еще раз. Еще. Собираю языком эти соленые точки. Веки. Виски. Щека. Губы.
Он притягивает меня к себе так неожиданно и так резко, что я, не удержавшись на носках своих уже немного запылившихся ботинок (я по-прежнему сидел на корточках) падаю на него.
Ему, наверное, наплевать. Или я не такой уж тяжелый. Не знаю, никогда не сидел на эрекции самого себя. А на его… На его сижу.

Иди ко мне, я буду,
Как жизнь твоя

Он целуется так, словно рожден для этого, честное слово. Это нечто на его лице –слишком длинное для щетины и слишком короткое для бороды – щекочет мне губы.
-Ты…невероятный… - бормочет.
Я ухмыляюсь.
Больше мы не разговариваем, потому что дальше он делает что-то совсем уж запредельное.
Его пиджак – он уже давно на полу, а теперь рядом лежит и мой собственный.
Лео целует меня в шею, мне щекотно, и я, наверное, смеюсь, и тогда он опускается ниже.
Потом еще ниже.
Ну нет, дальше ни за что.
Я нахожу его губы своими, бесстыдно крадя еще один поцелуй.
А потом я встаю с него – очень резко, у меня и самого кружится голова.

POV Leo
Он встал так быстро, что я даже сначала испугался. Я хотел посмотреть ему прямо в глаза, но, кажется, он совсем не собирался на меня смотреть. Он собирался уходить.
-Эй…ты чего?
Мне было немного трудно говорить, после оргазма я постоянно мучился одышкой. Ну, как и все.
-Я обещал водителю быть через пятнадцать минут. Прошло двадцать три.
Я опустил взгляд чуть пониже ремня его джинсов.
-И как ты собираешься идти…в таком состоянии?
Илия щёлкнул языком и, не секунды не задумываясь, снял с себя свитер, повязав его вокруг талии.
-Всё равно видно, - я поморщился.
Тогда Илия посмотрел вокруг себя и нашёл чью-то ручку, видимо, забыл кто-то из персонала. Потом, порывшись у себя в сумке, достал книжку Джона Апдайка.
-Распишись, - протянул мне книгу и ручку.
-Но я же…
-Распишись. Книжка Женина, но я думаю, простит.
Я расписался.
-Чья книжка?
-Нашего басиста, - ответил Илия, закрывая колпачок ручки, - ну, бывай.
И, прикрываясь Апдайком с моей росписью на обратной стороне и фразой «С наилучшими пожеланиями Илие», он вышел из гремёрки.
Надо и мне собираться, а то ещё зайдёт кто.
М-да, какие же всё-таки, русские, исполнительный народ.

@темы: RPS, нестандартный, соавторство, фанфикшн

---

СПБ (Frédéric Beigbeder/Chuck Palahniuk)

НАЗВАНИЕ: СПБ (Секс Паланика и Бегбедера)
АВТОР: Пексикид & Mr.Mad
ПЕЙРИНГ: Frédéric Beigbeder/Chuck Palahniuk
РЕЙТИНГ: NC-17
ЖАНР: PWP
РАЗМЕР: мини
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: POV Beigbeder; POV Palahniuk; TWT; Non-con(?); нецензурная лексика, много нецензурной лексики
ОТ АВТОРА(Пексикид): Все повы Паланика – мои. И да простит меня Чак. Наслаждайтесь, мои милые.
ОТ АВТОРА (Мэд): А все повы Бегбедера , соответственно, мои. Фредерик, ты очень нежный, я старалась тебе соответствовать :]
ДИСКЛЕЙМЕР: Написание фика преследует сугубо некоммерческие цели, все события вымышлены, персонажи принадлежат сами себе.
ПРАВА РАЗМЕЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИЙ: Где угодно, только с разрешения авторов
СТАТУС: закончен

Pov Beigbeder
Родной дом.
Вечер с кашкой кофе с молоком. Говорят, что молочные шоколадки - это для романтичных особей и детей.
А, ну и пусть их. Говорят и черт с ними. Беру пару долек и макаю в кофе. Знаете, это очень-очень вкусно.
Наврняка, сами так не раз делали. Делали, да? Делали? Ели шоколадки с кофе? Елиелиели? (намек на "Рассказики под экстази - в начальном рассказе автор употребляет только вопросительные предложения)
Ели, знаю.
И вам тоже нравились. И нравятся. Независимо от того - лесбиянка ли вы, сирота, танцор, писатель или звезда.
Так вот, сижу я вечером в своем доме. В типичном американском доме, где из окна видна лужайка, ящик для почты находится не в компьютере, а у дорожки, где всё чисто-чисто.
Счастливый вечер, должен сказать - жена с детьми уехали к теще, погостить, на улице середина весны - вечерами не жарко, моя последняя книга имела большой успех, а
веранда сегодня наконец-то расчисщена мною от детских лопаточек, ведерочек и прочих увеселительных предметов.
Так что, без угрызений совести, я могу почти почитать на веранде. Расчисщеной мною.
На столе жены лежит "Удушье" Чака Паланика.
Оу.
Вечный мой конкурент.
Говоря по правде, я его уважаю. Правда, уважаю. Не с напыщенностью говорю, что он достойный соперник и бла-бла-бла, а, говоря проще, мне он чертовски нравится, куак писатель.
Вся его гряз, льющаяся из-под его пера, это тошнотворшное... А, впрочем, ладно.
Круто и всё тут.
Только вот я хрен кому-то в этом признаюсь! Ахахаха!
Вот не такой ангел я, как вы думали.
Беру книгу и выключаю настольную лампу в комнате жены.
Шторы на окнах задернуты, видны соседские дома. У меня одноэтажный дом, такие же и у соседей.
На улице свежо, слышны голоса мальчишек.
Я вытащил на улицу кресло-качалку с клетчатым пледом и, вздохнув, плюхнулся в нее.
Неимоверное чувство счастья сразу же посетило меня.

Pov Palahniuk
Светофоры слева, собачьи какашки справа. Луна на небе, чтоб она сдохла.
Вот бы с нее что-нибудь скинули и попали мне на затылок. Мне, поганому неудачнику и отсоску.
Отсосок, отсосок, отсосок.
Ничтожество.
Всего пару часов назад я рвал страницу за страницей.
Я заплатил только за половину дороги такси, чтобы никто не видел мое позорное паломничество. Я шел по району почти наугад. Сраный топографический кретинизм, будь он проклят. Будь я проклят.
Знаешь, как я нашел твой адрес? В телефонном справочнике, подумать только!
Чертовы газоны с тупорылыми садовыми гномами. Я ползал по ним и лизал пиво, которые высавляли для улиток. Ты знал? Ты знал об этом?!
Я до боли стискиваю кулаки. До боли в суставах и ладонях – ногти впиваются в кожу. До крови бы.
Знаете, что меня пугает? Накладные ногти. Я всегда представляю, как они застревают в каком-нибудь тухлом дверном косяке, как брызжет кровь.
Tectum.
Глаза болят так, что кажется, что этой самой крови там уже куда больше нормы. На сколько процентов глаза состоят из воды? А из соли? Чертова анатомия. Я знаю ее не дальше собственного пениса. Я вообще уже ничего не знаю.
Шаги по дороге – пять, десять. Левой ногой нечетные, правой четные. Считаю, словно это может хоть как-то помочь мне. Очертания плитки расползаются, это, наверное, от сгущающихся сумерек. Хоть бы какая-нибудь ночная гадина набросилась на меня и выклевала глаза. Тогда из них, может, потекло бы что-то более благородное.
Слезы это так по-гейски. Слезы – это для мальчиков-проституток.
Я мальчик-проститутка.
Отсосок.

Pov Beigbeder
Легкий весенний ветер был с запахом свежести. Как будто кто-то вытрахал, выстирал и выбросил на улицу этот ветерок.
И теперь он на улице, вытраханный, выстиранный порошком с запахом свежести и одинокий.
Ладно, не будем разводить сопли.
Я вдохнул полной грудью и ощутил, как в легкие как будто попала жвачка со вкусом морозной свежести и обдала их этой самой свежестью.
И ноздри изнутри тоже обдала нехило.
Такое ощущение. Приятное.
На улице было пусто, только иногда проходили мимо парочки с розочками, детишки с игрушками и прочая хренотень.
Вдруг, я увидел человека, который быстро, странно бежал, подскакивая, видно, он сильно нервничал. Когда он приблизился и я смог рассмотреть его лицо, я понял, что у него какая-то боль.
Что он чуть не плачет.
Мне его стало жалко.

Pov Palahniuk
Ты сидел там, в этой качающейся штуке, как умурденный опытом старец. А я, как тупой отсосок, по-прежнему полз по чистенькой дорожке. Великан и мальчик-с-пальчик. Принц и нищий. Король и шут.
Ты смотрел мне в лицо. На мою зареванную помятую физиономию. Ты мог бы не пялиться с таким странным выражением – я, черт возьми, и так чувствую, как по моим щекам текут эти вялые «скупые мужские слезы». Щетина эта мерзкая. Какие там скупые, мать их. Я ревел, как сто тысяч африканских рабынь, которых тащили в Америку на грузовых судах. И их детей тоже. Половина умирала. Копошились там, в отсеках. Привет, самая свободная в мире страна! И статуя свободы тогда еще не белила свой потолок.
-Эй, парень, - окликнул ты меня.
Ну вот. Началось. Морально выдранный во все отверстия отсосок по имени Чакки подтащил себя к невысокому забору. И как он разглядел мою физиономию в этих траханых сумерках? Чтоб они сдохли. Черный молочный коктейль. Коктейль с трупными ядами. Один глоток свежего сырого воздуха – и я пропал.
-Здравствуйте.
Как я ненавижу это выражение. С вопросительным знаком, а ответа ждать не приходится. Чертова страна. И почему я не родился французским подданым? Тогда это я, может быть, сидел бы сейчас в креслице с пледом. Отрастил бы бороду, стал бы волосатый, как Исав, и пялился бы на всяких отсосков. А не стоял бы, зареваный, как изнасилованная школьница.

Pov Beigbeder
Еебаный насрать!
Это чего, Чак? Паланик?!
Не верю.
Нет, нет, нет.
Таких совпадений не бывает.
Он подошел к калитке и толкнул ее ногой.
-Ей, полегче там! - кринул я, пристав с кресла.
Он виновато посмотрел на меня, его ярость, секундная ярость, сразу же прошла.
Он подошел ко мне.
Зареванный, как крокодил. В смысле - мокрый такой же. Или бегемот. Знаете, такой с красноватой толстенной кожей, сплошной пленкой покрытой водой.
Его лицо, если бы не щетина, напомнило мне тело бегемота. Да.
Если бы он не был таким красивым.
-Ты чего плачешь? - я не люблю слезы. Неважно - кто плачет. Женщина, мужчина, ребенок. Пол никогда и нигде не имеет для меня значения. Мне просто жаль. А так как я неплохо умею успокаивать, то я поскорее попытался успокоить Чака и узнать причину его слез.
Он вытерся рукавом поношеной куртки и сбивчато вздохнул, пытаясь успокоиться.
-Чертов Бегбедер! Ты мне всю жизнь, сука, испортил! Моя книга нихрена не покупается, я всего лишь вечно ноющий и мерзкий придурок, который пишет тошнотворную бредятину!
Я обалдел. Правда, обалдел.
Пару секунд не мог ничего сказать, а потом стал орать на него еще сильнее, чем он на меня:
-Какого хрена ты тут городишь, Паланик?! Я сижу в этом треклятом кресле, читаю твою хренову книжку и думаю - мать моя горгулья, почему, какого черта мне не дано такой способности изъясняться матом и вызывать такую бурю эмоций этим?
Почему?!
Он посмотрел на меня сначала, опешив. А потом как-то с недоверием, с обидой. И заплакал. Разрыдался. Говорил, что я насмехаюсь над ним.
Пришлось его, всё еще рыдающего, проводить в дом.
***
Pov Palahniuk
-Ты...Т-тыы...-всхлипывал я, не имея даже отдаленного представления о том, как я хочу его называть и что ему сообщить.
Просто вытирал сопли и слезы рукавом куртки и ругал себя на чем свет стоит.
-Мистер Бегбедер, сэр...-я решил я сменить манеру разговора – перед этим сделал пару вдохов, чтобы немного успокоиться. Когда берут кровь из вены, велят дышать носом, интересно, почему это? – вы...
-Паланик, мать твою, какого черта, - хмуро выругался он, - какой я тебе сэр?!
-Но...
-Помолчи. Вон, иди садись, и хватит уже ныть!
Я послушно, с какой-то мазахистской радостью посеменил к дивану выполнять его приказ. Рухнул на него и сполз, так что голова оказалась почти на одном уровне с задницей. Только представьте себе, как обдирали кожу с несчастных маленьких телят, чтобы я мог погреть тут свою тушку. Или взять, к примеру, меха. У его жены, чтоб она сдохла, наверняка есть шуба. Слышали о том, что меха возбуждают мазохистов?
Глаза нещадно болели от такой непривычной для них работы, я по-прежнему противно, помимо своей воли всхлипывал, наблюдая, как он достает какую-то бутылку и стаканы.
«Пятнадцать человек на сундук мертвеца
Йохо-хо, и бутылка рому...»
Я смотрел на него. Я валялся перед ним кверху пузом, как чертова дохлая гусеница. Жевал собственные сопли и давился рыданиями, когда он садился рядом.
-Мистер Бегбе...
-Заткнись уже! – рявкнул он, так что я подскочил, рискуя свернуть себе шею.
Я знал парня, который прыгнул с вышки в неглубокую реку и зарылся макушкой в песок, так что каждый его позвонок вошел в предидущий, разрывая ткани и нервы. К несчастью, он выжил.
-Прости.
-Какая же ты сопливая тряпка, - фыркнул он, разливая по двум стаканам Chivas Regal и протягивая один мне, - а по твоим книгам не скажешь. Черт тебя подери, да ты гений!
«Пей, и дьявол доведет тебя до конца
Йохо-хо, и бутылка рому...»
-Я тупой хуесос, - хрипло повторил я уже вслух, сделав два или три глотка, - ты, сукин ты сын...Талант...Чтоб тебя....Блять!
Я разозлился на себя, понимая, что несу чушь, понимая, что я ДЕЙСТВИТЕЛЬНО жалкая хуйня, и снова из глаз покатились эти мерзкие горячие сукины дети. Я попытался стереть их, но их было больше. Я смирился с поражением. С еще одним. Я заплакал опять, а потом заплакал еще сильнее от сознания того, что заплакал.
Фредрик смотрел на меня со смесью, как мне казалось, жалости и отвращения. Как на убогого безногого калеку или карлика.
-Я такой....тупой говнюк...Со своей блевотной хуйней, этими всеми кишками, пидарами с органами наружу..! Я сдаюсь...Я полный неудачник.
-Не сравнивай себя и меня.
-Прос...
-Блять! Да помолчи ты!
Я всхлипнул, как малолетний педик, и прикусил язык.
-Не сравнивай. Не сравнивай хуй и палец.
-Не доказано, кто из них лучше, - тихо сказал я, пялясь на свой стакан, откуда мне подмигивала красивого цвета жидкость.
-Ты – хуй. Я – палец.
-Ебать, что за хуйня, - простонал я, чувствуя противную дрожь во всем теле, - я пришел просто сказать, что я говно, а ты...А ты, мать твою, счастливый подонок! Счастливый талантливый сукин сын, чтоб тебя..!
На столе – фотография тетки. Волосы желтые. Это называется – немного обесцветить. Про эту крашеную суку с растяжками на сиськах – уж конечно у нее есть растяжки, на сраной фотке рядом с ней мальчики-близнецы – до того рыжие, что в носу свербит – про эту поблядушу он писал?
-Жена? – кивнул я.
-Да.
Я засмеялся и одним глотком осушил стакан. Так пьют, когда провожают в последний путь.
-Счастливый сучонок...

Pov Beigbeder
Почему он рыдает? Почему?
Я ему тут чуть ли не в любви изъясняюсь, говорю, что его самый главный конкурент, я, Фредерик Бегбедер, я обожаю его книжки.
Этого обдолбанного Виктора, его мать-шизофреничку, этого придурка, который возил в коляске озабоченного мужика, оставившего после себя квартиру, этих мальчишек, которые дрочили где ни попадя и с чем ни попадя...
Обожаю.
Восхищаюсь.
Любвлю, черт возьми.
А он ноет как тупая малолетка.
Черт, Паланик, да ты и есть тупая малолетка.
Ты не тот брутальный мужик, который знает про всех, кто дрочил, и кто не дрочил, как можно кончить на пару минут, и в какой позе лучше всего делать минет, когда ваш самолет попал в турбулентность...
Ты - тупая озабоченная малолетка. Да, да.
Ну что ж, озабоченным - свои забавы.
Я обнял, с какой-то осторожностью, как новорожденного, когда только принимаешь его из рук твоей жены с благодарной улыбкой, боясь сделать больно, обнял его.
Он сидел, уткнувшись носом в свои грубые мозолистые руки.
Ноль реакции.
Хорошо.
Тогда я осторожно погладил его по коленке.

Pov Palahniuk
Что за хрень?!
Я замираю. Он тоже замирает, потому что чувствует, что замер я.
Поднимаю голову. Глаза. Его сероватые глаза. Красивые.
Ебаный в рот насрал.
Кажется, я становлюсь сентиментальным.
-Ты че? – вяло бормочу.
Широкая длиннопалая ладонь этого литературного гения уже непозволительно выше моего колена. А вот это уже странно. И почему я тогда, черт побери, молчу и не рыпаюсь? Тупой отсосок. Я бы позволил ему сделать с собой что угодно. Я отброс. Как там это? Trash. Мусор. Ошибка природы. Эрато смеялась так, что у нее чуть пупок не развязался, когда я, новорожденный, орал так, словно с меня кожу сдирали. Обычно дети так и делают.
Он внезапно наклоняется ко мне, второй рукой облокачивается о мягкую спинку дивана справа от моей грешной и пустой головы. Нет, она, конечно, не пустая – там эта серая скользкая дрянь, именуемая мозгом. Мозг, мне кажется, похож на дерьмо чем-то. Не думаю, что у бога, или кто там создал мою похотливую тушку, было достаточно времени, чтобы заниматься всякой хуетой вроде дизайна органов.
Я смотрел в его глаза. Я не моргал. Кажется, не дышал. Одно дело – когда не дышишь по собственной инициативе, другое совсем – когда тебя заворачивают в целофан и ты не можешь вдохнуть даже унцию воздуха. Так дохнешь быстрее. Слышали об этом парене, что мог пару часов просидеть, завернутый в полителеновый пакет?
Фредрик, наоборот, дышал часто и поверхностно, как дышут кошки или астматики. Уж он-то всяко не астматик. Значит, кот.
От него пахло кофе. Обожаю кофе.
Однако это все очень странно – между нашими лицами меньше пяти сантиметров, у меня неплохой глазомер, и если мне вздумается чихнуть, я рискую крепко приложиться носом о его нос. Полная хрень.
-Не плачешь уже?..Это хорошо....-шепчет он, и его теплое кофейно-шоколадное дыхание обжигает губы сладким. Я непроизвольно вжимаюсь в чертов диван, забыв уже даже о том, что меня окутывает плоть мертвецов. Интересно, как они так делают, чтобы от кожи не воняло тухлятиной? Чертовы хитрожопые пидарасы.
-Не плачу...-только и бормочу, очевидно, для того, чтобы создать видимость беседы.
Какая там, к хуям, беседа.
Я дрожу, только уже не от рыданий, а от чего-то непонятного. Что это? Страх? Во всем теле тянущая слабость. Да что, во имя ада, он творит?!
А творит он следующее.
Нащупывает мой член через ткань штанов, и я издаю удивленный всхлип той тональности, которой и сам от себя не ожидал.
-Какого...че за херню ты...
-Заткнись. Ты сам сказал, что ты неудачник и отсосок.
Ухмыляется. Ебать твою кошку. Не нравится мне его ухмылка.
-Сказал...-шепчу, чувствуя на губах его горячее дыхание, сладкое, как у девчонки.
-Хотел быть хуйней и уебком? Ну так ты им будешь!
Я не успеваю ничего сообразить своими куриными мозгами. Он впивается в мои губы, и я негромко вскрикиваю ему в рот – больше от неожиданности, чем от чего-то еще – и он внезапно зажимает мои запястья руками. Вот как, я, оказывается, непроизвольно начал сопротивляться. Он сильнее меня. Мне больно. Я мотаю головой, как кошка, которая не желает принимать лекарство от глистов, которое пихают ей в глотку.
Мне больно. Кажется, он сейчас переломает мне все кости, что есть в этих сраных руках. Правильно, Фред. Так я точно больше не напишу ни единой строчки.
Требовательно и грубо раздвигает мои губы язком, скользит внутрь. Мне не хватает дыхания после долгого рева. Шмыгаю носом, жадно втягиваю в себя воздух. Вдох-выдох. Замечаю, что в такт собственному дыханию начинаю инстинктивно двигать бедрами. Какого черта?..
Отвечаю на поцелуй.
Он сгребает меня в охапку и стаскивает с дивана на пол. Хвала небесам, на полу есть ковер, и он не кожаный. Нет, вы только себе представьте – кожаный ковер!
Это открытие, которые помогает мне сделать моя уже разгоряченная кожа, меня радует и, пожалуй, успокаивает. Расслабляюсь. Совершенно зря.
-Не надо...- вырывается из моей прокуренной груди слабый, полный скулежа стон.
-Придется смириться, - тихо и томно шепчет мне прямо в рот, слега посасывая и отрывисто выдыхая, - раз уж ты такой неудачник.
Я судорожно сглатываю.
Он стаскивает с меня рубашку.
Он прикусывает кончик моего языка, а потом вдруг отстраняется и – я даже не успеваю сообразить ничего – одним резким толчком перекатывает меня на живот.
-Чего ты собрался...со мной...делать? – сипло выдыхаю я, тычаясь носом в ковер и чувсвтвуя, как в задницу мне упирается его эрекция. Твою мать!!
Какого черта я не испытываю никакого отвращения?! Какого лысого хрена?!...
Я был ужасно перепуган собственным возбуждением.
Щелчок застежки от ремня.
Черт возьми.
-Н-нет...Не надо..!
Я попытался выползти из-под него, но он слишком сильно прижимал меня к полу, так что моим жалким попыткам не суждено было увенчаться успехом.
Молния джинсов.
-Надо было думать, прежде чем приползать ко мне и ныть...
Делаю еще один отчаянный рывок, как ни странно, безрезультатный. Чувствую себя крысой, с которой играет кошка.
-Пожалуйста...
В моем голосе странное выражение. Что это? Похоть? О Боже..!
Я начинаю слабо и как-то совсем уж жалостливо скулить, когда он срывает с меня джинсы. Снова пытаюсь вырваться, но уже не проявляю такого энтузиазма.
Начинаю хныкать. Он вдруг разворачивает меня к себе – словно в тумане вижу его покрытое испариной, искаженное почти болезненной гримассой лицо, а потом он горячо, как-то совсем уж судорожно целует меня. Я сосал его язык, изо всех сил пытаясь оттянуть это...Это...Чувствую, как он массирует вход.
Отрывается от меня.
Шепчет:
-Может, прекратим?
Мотаю головой – да, умоляю! Плачу, чувствуя пыльный запах ковра.
Он снова усмехается – не вижу, но чувствую. Чертов сукин сын...
Входит в меня и я, уже не сдерживаясь, сипло ору в голос. Хотя, наверное, мне не так уж и больно. Застывает на месте, я издаю слабый стон.
Толчок.
Выгибаюсь под ним. Проводит по моей заднице ладонями, сжимает, до синяков.
Кричу.
Толчок.
Я где-то слышал, что во время анального секса не обязательно засаживать по самые яйца, а этот подонок сейчас занимался именно этим.
Толчок.
Задевает что-то внутри меня, входя.
Начинаю испытывать какое-то безумное, непонятное ощущение, покалывающее.
Толчок.
Еще один.
Я уже смирился со своим беспомощным положением, я отдаюсь в его руки, а он продолжает резко и уже куда более быстро вколачиватсья в меня, а мне уже посрать, я стараюсь двигатсья быстрее, но в унисон с ним, чтобы не замечать, не замечать, что желание начать ласкать себя самому становиться невыносимым...Я откуда-то знаю, что этого делать не стоит, что это лишь испортит все...
Я уже сам насаживался на него, а Фредрик внезапно обхватил мой член и начал быстро двигать ладонью.
Толчок, еще один, еще, еще один, я уже потерялся.
Что-то теплое внутри меня.
По тому, как я через несколько минут задрожал всем телом, он понял, что я тоже кончаю.

Pov Beigbeder
Я лежал на ковре, а он, вопреки моим надеждам на то, что он полежит в моих объятиях, начал судорожно собираться.
Собираться, громко сказано, конечно, так как из рук у него все валилось, штаны не натягивались на худые бедра, где я оставил синяки, а рубашка нарочно запутывалась и оказывалась то хадом наперед, то наизнанку.
Я лежал и смотрел на это презабавное действо, положив руки под голову так, что сечас головой, получается, я лежал на внутренней стороне своих локтей.
Должно быть, я смотрелся победносно, хаха.
Полузакрыте глаза, улыбка одним уголком рта.
Кот.
Кот, наевшийся сметаны.
Чистый секс, когда ты знаешь, что твоя партнерша не забеременеет, что не надо ее нежно целовать и называть "детка".
Грубый мужской секс.
Должно быть, красиво смотрелось со стороны.
-Фред, и все-таки, это не изменит продажу книжки, я так и остался тупым говном, теперь, в придачу, еще и трахнутым, - грустно сказал Чак, прекращая попытки одеться.
Меня аж затрясло.
-Паланик, тебя еще раз трахнуть?!
-Всё, всё, всё, молчу, - начал он успокаивать меня, видя, что я разозлился.
Вдруг я услышал, что к нашему дому кто-то подъехал на машине, а через пару секунд услышал два детских голоса.
-Паланик, - заворожено смотрел я на дверь, - Паланик, продажу книги я тебе увеличить не обещаю, но нашу рептацию еще можно спасти, - и мы, схватив вещи в охапку, побежали в мою комнату.
Одеваться.

@темы: RPS, нестандартный, соавторство, фанфикшн

---

"Будет тебе романтика" (Брайан Кинни/Джастин Тейлор)

НАЗВАНИЕ: Будет тебе романтика
АВТОР: Пексикид
ПЕЙРИНГ: Брайан Кинни/Джастин Тейлор
РЕЙТИНГ: Pg-13 за лексику
ЖАНР: Action
РАЗМЕР: мини
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: POV Justin, мат, TWT
ОТ АВТОРА: Я написала этот фанфик для Слэш-феста на Дневниках. Мой, собственно, первый фанфик по данному фэндому, попыталась сделать героей "вхарактерными" и, в целом, довольна первым блином.
ДИСКЛЕЙМЕР: Написание фика преследует сугубо некоммерческие цели, все события вымышлены, персонажи принадлежат создателям QAF
ПРАВА РАЗМЕЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИЙ: С разрешения автора
СТАТУС: закончен

-« Романтика - от французского слова romantique - романтик, романтический. Это умонастроение или мироощущение, ведущую роль в котором играют драматические и лирические эмоции, идеалы, мечты и душевный подъем. Романтика может быть связана с культом исключительного, с недовольством заурядным и реальным, с тягой к подвигу и борьбе, к природным стихиям, но может также воплощаться в идеализации реального, в идиллической или элегической мечтательности» - говорю я.
Ну, точнее, не совсем говорю. Читаю вслух из книжки. Словаря.
-Сам-то понял, что сказал? – ему бы только ухмыляться.
-Понял. Это ты не понял, - я говорю это так, словно обижен, но на самом деле я, понятное дело, совсем не злюсь.
-Все я понял. Эмоции, недовольство банальностями, тяга к подвигу, идеализация, розы, пони, сердечки, пирожки, сопли под луной. Плавали, знаем.
Я фыркаю.
Разговор происходит вечером одного из тех дней, которые потом, когда засыпаешь под утро, записываешь в своей голове в список Дней Которые Помнишь Всю Жизнь.
Впрочем, обо всем по порядку.
Он одевается перед зеркалом, а я сижу на кровати с этим словарем. Он, разумеется, невероятно красив, а я, наверное, безумно занудлив сейчас.
-Ты будешь одеваться? – спрашивает он наконец, потому что я сижу себе и сижу, и смотрю на него, не шевелясь, целый, кажется, миллион минут.
-А так тебе не нравится?
Брайан усмехается, смотрит на меня в зеркало таким взглядом, словно выбирает собаку на птичьем рынке.
- И в кого ты у нас такой маленький пизденыш? Мы же идем в дом к ЛЕСБИЯНКАМ, бога ради, так что костюм Адама будет, к моему огромного сожалению, немного неуместен.
-Грустно, - радостно говорю я.
-Грустно, - соглашается Брайан, - давай уже быстрее.
Я понимаю, чем вызвана его неожиданная пунктуальность, только мне, разумеется, хватает ума помалкивать об этом. Если из-за кого Брайан Кинни и может отказаться на одну ночь от «Вавилона», то исключительно из-за своего сынишки, которого по причине отпуска мамочек не видел уже целый месяц.
-И все-таки ты ни хрена не смыслишь в романтике, - замечаю я, когда мы уже сидим в машине и он поворачивает ключ зажигания.
-Пошел ты, - миролюбиво отзывается Брайан, трогаясь с места.
Какое-то время наблюдаю, как он поворачивает руль и всякое такое, а потом возобновляю свою речь:
-Спорим, ты никогда НЕ СМОЖЕШЬ сделать ничего романтичного?
-Я не «не могу»… - начинает он.
-…«Я не буду» - заканчиваю его фразу, и Брайан, конечно, злится.
-Какая, к хуям., разница…
-Ну спорим?!
Знаю, что его сложно, но возможно взять на «слабо». И, разумеется, оказываюсь прав.
-Блять, ладно, ладно, спорим, только оставь ты меня уже в покое. Спорим!
Устраиваю себе мысленную овацию и говорю:
-Руку.
-Чего? На отсечение что ли?
-Идиот, мы должны пожать руки, мы ведь спорим.
Брайан вздыхает с таким видом, словно разговаривает с утомительным душевнобольным, но руку мою пожимает и больше мы не разговариваем. Только остаток пути выглядит так, словно жалеет о принятом решении.
Когда подъезжаем к дому Мел и Линдс, он медлит, прежде чем открыть дверь, а потом вдруг бормочет словно бы себе под нос:
-Будет тебе романтика.
***
Пожалуй, не стоит говорить о еде, обстановке, наших разговорах за столом, о том, как загорели обе наши подруги и о всяком таком. Немного сокращу все эти милые подробности.
В честь своего приезда Линдси и Мелани устроили ужин для всей нашей компании, то есть Майкла, Бэна, Эммета, Тэда, даже Дэбби и Вика, ну и, конечно, нас с Брайаном (представить себе не могу, да и не хочу, сколько времени они провели на кухне) и было просто чудесно, честное слово. Даже Брайан вел себя вполне сносно, не язвил (много) и не роптал на бесцельно проведенный вечер, а только периодически наклонялся к сыну и о чем-то с ним шептался. Один раз извинился и вышел, чтобы поговорить по телефону, причем вид у него при этом был какой-то хитрожопый.
И, конечно, я все ерзал на своем месте и нет-нет да задумывался о том, что сделает Брайан, чтобы выиграть спор.
Так, о чем это я? В любой, даже самой дружной, компании бывает такой момент, когда разговоры все как-то разом замолкают. Правда, у ДЕЙСТВИТЕЛЬНО дружных компаний такие вещи не вызывают смущения или неудобства. И мы просто сидели, изредка перебрасывались какими-то короткими фразами или шутками и жевали.
А потом случилось ЭТО.
Брайан как-то внезапно встал, постучал по бокалу, и все взгляды, естественно, обратились к нему. Все ждали чего-то дерзкого, забавного, ну, чего-то такого в духе Брайана Кинни, как обычно.
И он заговорил:
-В связи с событиями сегодняшнего дня и еще кое-какими, я решил, что это идеальный момент, чтобы сказать то, что я уже давно хотел сказать.
Он посмотрел мне в глаза, и у меня ёкнуло под ложечкой. И, как оказалось, не случайно. Потому что все ждали от него чего угодно, только не того, что он вдруг сказал:
-Джастин Тейлор, ты выйдешь за меня?
Мы все, конечно, охуели.
Вытращили глаза и пораскрывали рты.
А Брайан стоял и помалкивал, пока я пытался совладать с собственной мимикой и эмоциями.
В голове было «Пиздец. Пиздец! Так он и правда ВЫИГРАЕТ»
Потом, когда понял, что устою, поднялся на ноги и коротко сказал:
-Брайан, - он приподнял брови, - на два слова.
-Прошу меня извинить, - галантно раскланялся мой чокнутый партнер, пока я за локоть оттаскивал его от стола.
-Что, мать твою за ногу, это такое было?! – прошипел я, когда решил, что мы отошли достаточно далеко.
Сердце колотилось, хотя я понимал, что это ради спора…Ради спора ли?
- Romantique, - с охуенно возбуждающим французским акцентов отозвался Брайан, улыбаясь так, что хотелось отсосать у него прямо здесь и сейчас.
- Ты…ебанутый, - выдавил я наконец.
-Спасибо, - хмыкнул он, - так, все, идем.
-Куда это мы идем? – слабо возмутился я, когда он толкал меня к выходу.
-Я понял, что именно сделал недостаточно romantique. Уходим, говорю, давай, живее.
Уже в машине, сжираемый противоречивыми чувствами, поглядывая на хитрую ухмылочку Брайана, я понял, что ушли мы «en anglais»
***
Я ожидал какого-то безумия.
Самолета, который отвезет нас на Гавайи.
Или того, что вся улица перед его домом будет усыпана розами.
Или огромной неоновой надписи в небе «Джастин, я люблю тебя»
Короче, чего-то нереального, долбанутого на всю голову, чего-то в духе Брайана Кинни. Хотя произошедшее УЖЕ не было в духе Брайана Кинни.
А он просто взял меня за руку, когда мы заходили в дом.
В любой другой день я бы удивился, но сейчас был в таком недоумении, что удивляться пока не стал.
И, как оказалось, правильно сделал, что приберег удивление.
Потому что, когда мы заходили в лофт, Брайан велел мне закрыть глаза.
Потом, впрочем, сам закрыл мне их, я услышал, как открывается дверь, а потом он завел меня внутрь, а потом прошептал в самое ухо, очень горячо, но с какой-то несвойственной ему…нежностью?
Прошептал:
-Открывай.
Я открыл глаза.
И тут же понял: я сплю.
Потому что я видел его квартиру в самых разных видах и с самых разных перспектив, но ТАКОЕ я видел впервые.
ТАКОЕ представляло собой свечи. Они были расставлены с тонким расчетом, их было много, и свет их был приятным. Какие-то невероятные напитки, шампанское, кажется, тоже, фрукты, всякое такое. Кровать. В лепестках роз. Розы. Их, наверное, было около тысячи, и лепестки и целые цветы были тоже везде.
А сам свет был приглушен.
А пахло как-то восхитительно и какой-то турецкой ночью.
А Брайан обнимал меня сзади, и его руки нежно поглаживали мои.
Я все смотрел и смотрел, находя все новые и новые чудеса, пока наконец не выдохнул:
-У меня такое чувство, что я уже не в Канзасе.
Брайан отошел от меня, а я стал оглядываться, осторожно ходил, вдыхая этот запах, запах чертовой РОМАНТИКИ, которую он (подозреваю, конечно, что не самостоятельно) создал так, как я видел в кино, у других, где угодно, кроме своей жизни. До этого момента.
-Как? – прошептал я, говорить громко не мог, боялся разбить тонкую сказку, - как ты это сделал?!
-Я же Брайан Кинни, черт возьми. Тебе нравится? – его голос, он был, кажется, еще более сексуальным, чем обычно, если это вообще возможно, он звучал откуда-то сзади, я не оборачивался.
-Это…Невероятно, волшебно, потрясающе, это…чудо.
-Как и ты.
Я обернулся. Он стоял передо мной, какой-то такой настолько простой и в то же время невероятный. А потом он вдруг подошел, а потом опустился на одно колено, и я, кажется, даже рот разинул от изумления.
А он достал маленькую коробочку и, приоткрыв, сказал эту невероятную вещь снова:
-Джастин, ты выйдешь за меня?
У меня плыло все перед глазами, честно. И сердце стучало так, что в этой тишине он его точно слышал. Он смотрел на меня, такой неожиданно уязвимый, чуткий, такой…прекрасный.
И я сглотнул судорожно, а потом кивнул. Потом кивнул еще раз и пробормотал:
-Окей.
Он поднялся на ноги, коробочку, правда, так и не открыл.
Взял мои руки в свои и, наклонившись, коснулся носом кончика моего носа. Между нашими губами было всего несколько миллиметров, его дыхание было таким теплым, я прикрыл глаза, я, наверное, сошел с ума, точно, ты сводишь меня с ума, Брайан.
-Я же говорил, будет тебе романтика, - вдруг неожиданно будничным голосом произнес он, отстраняясь.
Я моргнул, а он вдруг засмеялся, и вообще выглядел он словно актер после крика «Стоп, снято!»
Он посмотрел на меня, ухмыльнулся и сказал:
-А ты чего ожидал? Я же Брайан Кинни, черт возьми. Хех, видели бы вы свои рожи там, у Линдс и Мел…

@темы: Queer as Folk, фанфикшн

---

"Я все еще люблю тебя. Всегда буду любить" (Брайан Кинни/Джастин Тейлор)

НАЗВАНИЕ: Я все еще люблю тебя. Всегда буду любить
АВТОР: Пексикид
ФЭНДОМ: Queer as Folk
ПЕЙРИНГ: Брайан Кинни/Джастин Тейлор
РЕЙТИНГ: PG
ЖАНР: angst, romance
РАЗМЕР: мини
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: POV Justin, POV Brian
ОТ АВТОРА: Написано на слэш-фест на заявку с тем же названием. Ну, вообще-то, что-то подобное было написано мною и ранее, после того, как я пребывала в шоке и депрессии после окончания сериала)
ДИСКЛЕЙМЕР: Написание фика преследует сугубо некоммерческие цели, все события вымышлены, персонажи принадлежат создателям QAF
ПРАВА РАЗМЕЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИЙ: Только с разрешения автора
СТАТУС: закончен

Ты никогда не узнаешь, как я проснулся через час или два после того, как мы оба уснули. Ты никогда не узнаешь, как я лежал в темноте, слушал, как ты дышишь, а дышал ты с таким присвистом-сопением, как ты обычно это делаешь. Ты никогда не узнаешь, как я смотрел на тебя, смотрел, смотрел, смотрел, как разглядывал словно в первый раз твое лицо, пока не вспомнил, что ты можешь проснуться от этого. Ты никогда не узнаешь, как сильно, как безумно я хотел поцеловать тебя. Как мне хотелось, чтобы ты проснулся, чтобы отодвинул меня от себя, чтобы ты заворчал и послал меня, а потом прижал к себе, а потом затрахал до умопомрачения. Как сильно мне хотелось уснуть и проспать самолет, как сильно хотелось остаться навсегда, с тобой, навсегда.
Ты никогда не узнаешь, как долго я стоял, уже одетый и собранный, и смотрел на тебя. И я понял, наконец я осознал, что оставляю тебя. Что ты один, что ты всегда был один. Ты никогда не узнаешь, как сильно я хотел еще раз услышать твой голос. И я просто смотрел, как ты лежишь совсем один, один. И потом я развернулся и вышел, не оборачиваясь, и в последний раз задвинул за собой дверь.
Ты никогда не узнаешь, что я чувствовал, проезжая по Либерти-авеню, мимо бывшего Вавилона и Вуди, мимо кафе Дебби. Я видел нас, тебя и меня, на каждой из улиц, мы шли рядом или целовались, мы смеялись или молчали.
Ты никогда не узнаешь, как я открыл дверь своей новой комнаты в Нью-Йорке.
Ты никогда не узнаешь, как сильно я скучал.
Ты никогда не узнаешь, что я все еще люблю тебя.
***
Ты никогда не узнаешь, как я открыл глаза, не зная, на что надеясь. Ты никогда не узнаешь, сколько минут, или сотен минут, я просидел, уставившись в пространство. Ты никогда не узнаешь, как я водил пальцем по пятнышку твоей спермы на покрывале. Как я поднялся на ноги, и они подкосились, потому что я сидел без движения так долго. И как я вошел в офис, потому что знал, что не могу остаться дома. Ты никогда не узнаешь, как я орал на всех подчиненных в тот день, и как я пришел домой с какой-то тупой надеждой, как у подростка. Ты никогда не узнаешь, сколько раз я перечитывал сообщение, которое ты прислал мне. Слова «Я в Нью-Йорке. У меня все хорошо» Как у меня заболели глаза от светящегося экрана. Ты никогда не узнаешь, сколько сигарет я выкурил в тот день. Ты никогда не узнаешь, как я лег на твою подушку вместо своей той ночью. Ты никогда не узнаешь, сколько дури скурил за бесконечные эти часы. Сначала были часы, потом дни, недели, потом – страшное слово «месяцы»
Ты никогда не узнаешь, как сильно я скучал.
Ты никогда не узнаешь, что я всегда буду любить тебя.

@темы: Queer as Folk, фанфикшн

---

"Он мой" (Волк/Зайчик)

НАЗВАНИЕ: Он мой
АВТОР: Пексикид
ФЭНДОМ: Мультфильм "Ну, погоди!"
ПЕЙРИНГ: намек на Волк/Зайчик
РЕЙТИНГ: PG
РАЗМЕР: мини
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: Чен-слэш; AU (герои - люди)
ОТ АВТОРА: Да-да, для меня нет ничего святого. Написано на эту заявку: www.diary.ru/~ffest/p145604789.htm
ДИСКЛЕЙМЕР: Отказываюсь от всех прав на персонажей
ПРАВА РАЗМЕЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИЙ: только с разрешения автора
СТАТУС: закончен

Он ни о чем не думает, честно. Ну а о чем может думать мальчишка, когда идет со школы домой?
Ему нравится погода. Ему нравится, что дома никого нет – мама уехала, и он целую неделю совсем один, сам напоминает себе о том, что нужно чистить зубы по вечерам, обязательно делать уроки, вытирать с мебели пыль, кушать супы из пакетиков и все такое прочее.
Мама оставила денег. Не так чтобы очень много, но он и не собирался их тратить на всякие глупости.
Он останавливается посреди улицы – знаете, ребятам это свойственно, иногда они как остановятся, если им какая-то мысль в голову пришла, и дальше не пойдут, пока ее не обдумают хорошенько. Зайчик достает из кармана деньги, которые дала мама, разглаживает в руках хрустящие бумажки – пересчитывает. Мама сказала – можешь потратить все, а он не истратил и половины, а ведь мама вернется уже через три дня.
Конечно, он мог бы отложить их, добавить к тем деньгам, которые копил на велосипед.
Но тут ему в голову приходит мысль.
Точнее, это та же самая мысль, что была раньше, но теперь он начинает оформлять ее хорошенько, но тут ему становится как-то…Как-то. Сначала немного взвинчено, ну знаете, так бывает в вечер перед днем рождения. А потом ему как-то тепло, даже немного жарко, а потом он смущается. Он оглядывается – никто не увидел?
Никто не смотрит на Зайчика – знают, что ребята могут вот так остановиться посреди улицы.
А Зайчик держит в руках деньги и стоит, и думает свою мысль, и чем больше он ее думает, тем меньше понимает, нравится она ему или нет.
Все дело в этом парне.
Парень этот постоянно задирает Зайчика. То есть он не бьет его, не требует денег, ничего такого. Просто он проходит мимо, говорит разные вещи, дышит в лицо Зайчику сигаретами из пачки с верблюдом…Понимаете, все дело, наверное, в этом верблюде.
Зайчику вдруг очень хочется купить эти сигареты.
Конечно, не для себя. Ему хочется купить их и подарить этому парню. Потому что он, этот парень, он, кажется, даже и не работает нигде, и денег у него, верно, нет – а уж тем более тех, которые можно было бы отложить на что-то вроде велосипеда.
Но Зайчик не успевает принять решение.
Потому что он вдруг слышит:
-Привет, братец, что это у тебя тут? У такого малыша не должно быть таких денег. Дай-ка их сюда.
Зайчик оборачивается. Конечно, он понимает, что нельзя разговаривать с незнакомыми – особенно когда этот незнакомый выглядит ТАК. Незнакомец – с короткой недобородой, желтыми мутными глазами, и от него пахнет так, что Зайчику сразу понятно – он гнусный тип. И он говорит:
-Извините, мне нельзя разговаривать с незнакомцами.
И идет прочь.
Но его догоняют. Его хватают за плечо, разворачивают к себе, толкают в грудь. Грубо, четко: «Отдавай деньги, маленький ублюдок, а то хуже будет»
Зайчика охватывает ужас. Не тот, от которого просто страшно, а такой, от которого горло как будто сжимается, от которого дышать-то больно, а глотать и говорить вообще невозможно. Даже запалкать или закричать не получится, и Зайчику не верится, что сейчас май, что дома его ждет новая интересная книжка, что скоро приедет мама, что он так сильно хочет хотя бы еще раз увидеть этого парня, того, что вечно курит сигареты с верблюдом…
Зайчик не всхлипывает, он умеет не плакать. Он сжимает деньги в кулачке – не отдам. Он очень худенький и маленький для своего возраста, он едва достает этому гнусному мерзавцу до локтя, он жмурится – не отдам, не отдам!
-Мелкий урод, я сказал, быстро давай сюда свои сраные бумажки, а то…
И Зайчик слышит:
-Эй, ты! Отошел от мелкого!
Голос хриплый, но без обычной ленцы. Зайчик знает, что следует за этим голосом.
И он угадывает – запах сигарет с верблюдом.
Зайчик открывает глаза.
Его обидчик в четырех или пяти шагах.
В шести или семи – тот парень.
Который говорит:
-Плохо слышишь? Я сказал – отошел от мелкого. Он мой.
Тот, гнусный, что-то бурчит, что-то очень грубое, Зайчик морщится от этих слов больше, чем от запаха обидчика. А тот, к слову, уже уходит. Быстрым шагом.
А к Зайчику подходит этот. Зайчик ничего не понимает, совсем ничего. Ему немного страшно, конечно, и он на всякий случай прячет деньги в карман шортиков.
Сутулый, худощавый, с извечной и кажется, приклеенной к узким губам сигаретой, парень подходит к Зайчику. Кивает каким-то своим мыслям, потом хрипло произносит:
-Ты…Это…Слых…В норме все?
-Да, все в порядке, спасибо, - без дрожи, хоть и слабо, отвечает вежливый Зайчик.
-Ты это…Не таскал бы с собой бабла столько. Слых, айда со мной. Я тебя, ну…провожу…А то мало ли, что…А то я это…Не всегда рядом-то.
-Спасибо, я сам могу дойти, - говорит Зайчик.
Говорит. Но не может оторвать глаз от этого парня. Он небрит, у него длинноватые взлохмаченные волосы. И руки –невероятные, отчего-то удивительно красивые руки теребят сигаретку.
-Ну уж нет, - и в этот раз голос Волка тверже, но он по-прежнему не груб, - я тебя это… обидеть больше никому не позволю, понял?

@темы: нестандартный, фанфикшн

---

"Необычный" (Разумихин/Раскольников)

НАЗВАНИЕ: Необычный
АВТОР: Пексикид (Richie Glam)
ФЭНДОМ: «Преступление и наказание» (Ф.М. Достоевский)
ПЕЙРИНГ: Разумихин/Раскольников
РЕЙТИНГ: PG
ЖАНР: Angst, гапфиллер (часть 2, глава 6)
РАЗМЕР: мини
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: Попытка подражания стилю Федора Михайловича; Не приемлете таких Раскольникова и Разумихина – не читайте
ОТ АВТОРА: Я не нашла по этому фэндому ни одного фанфика, поэтому пришлось сочинять самой. Что родилось, то родилось, извиняйте. Спасибо Вам, Федор Михайлович, за это чудесное произведение!
ДИСКЛЕЙМЕР: Написание фика преследует сугубо некоммерческие цели, все события вымышлены, персонажи принадлежат Федору Михайловичу Достоевскому
ПРАВА РАЗМЕЩЕНИЯ И ПУБЛИКАЦИЙ: С разрешения автора
СТАТУС: закончен

-Не замай. Пущай выспится. Опосля поест.
-И впрямь, - отвечал Разумихин.
Оба осторожно вышли и притворили дверь.
Раскольников открыл глаза. Какое-то время он бессмысленно смотрел в потолок, но потом зажмурился снова. Причиной тому были неуверенные шаги у самой его двери. Через минуту или того меньше снова вошел Разумихин.
-Родька! Родька, брат, ты не спишь ведь.
Раскольников не отвечал, только подумал про себя: «Хоть бы ушел»
Но Разумихин и не думал уходить. Напротив, он сделал еще шаг или два – больше не позволяли размеры комнаты – и проговорил:
-Чего ты прикидываешься-то? Я же знаю…
Фраза была даже не дву-, а трехсмысленная. Поколебавшись с секунду, Раскольников открыл глаза.
-Чего тебе? Я…сплю.
-Ну вот! – обрадовался Разумихин, - я же говорил – не спишь!
Раскольников хмуро оглядел гостя, однако рассеянный взгляд его не обнаружил ничего, за что можно было бы уцепиться. Оглядел еще раз – высокого, складного, с головы до ног, и заметил глаза. Они были круглые, с расширенными из-за полумрака зрачками, и глядели с каким-то испугом или смущением.
Раскольников немного подвинулся на своем диване, и Разумихин сел на освободившееся место, перед этим, впрочем, словно бы задумался. Раскольников смотрел на него, ожидая объяснений и будучи готовым их потребовать. Говорить, к его счастью, не пришлось. Разумихин заговорил сам, он не мог не заговорить.
-Родя, я подумал…К Порфирию сходить, а потом, когда дошел уже почти, решил вдруг вернуться...К тебе вот…зайти. Я, брат, как подумаю, что ты тут один-одинешенек на своем диване лежишь и мысли всякие дурацкие из-за Порфирия-то…думаешь…И я вот…думаю, дай загляну, да и Авдотья Романовна о тебе спрашивала-с…
Говорил он складно, но, впрочем, немного запутался и замялся. Раскольников хранил молчание, и Разумихин счел необходимым говорить дальше, да и выхода у него другого не было. «Коли явился, - строго подумал он себе, - изволь пояснить, чего нужно»
-Он как оскорбил тебя…Я его, знаешь, ударил бы даже, ей-богу, ударил бы, такие вещи говорит! Чтобы ты…Но…Родька, да чего ты молчишь все?
-Слушаю, - бесстрастно ответил Раскольников.
-Это, брат, хорошо, потому что я тебе вот что сказать хотел. В смысле, я слушал, что ты там с Порфирием говорил, и я подумал: «Где мой брат Родька, которого я знал?»
Раскольников молчал, и лицо его, как казалось Разумихину, ничего не выражало.
-Знал и…любил, Родя! Ты…ты стал…
-Безумен? – неожиданно и резко, но с каким-то словно бы торжеством воскликнул Раскольников, - безумен? Жесток? Хитер? Непонятен?
-Умен, - неожиданно тихо и твердо прервал Разумихин.
Раскольников хмыкнул.
-А до этого, значит, дураком был?
-Нет! Но ты не был таким, - Разумихин задумался, подбирая слово, - полным.
Раскольников снова странно хмыкнул, и Разумихин поправился, не уверенный, впрочем, что верно произносит трудное слово:
-Абсолютным.
Раскольников снисходительно и едва заметно кивнул, давая понять, что вник в смысл сказанного.
-Я…никогда тебя хорошенько не понимал, а сейчас, брат, ты вообще стран…непонятный стал, ей-богу!
-И? – кратко.
-Я хочу понимать тебя. Я…глуп слишком для тебя?
-Ты не глуп, - проговорил медленно Раскольников.
Помолчали. Разумихин ждал продолжения, Раскольников не торопился его предоставить. Наконец он заговорил, и хрипловатый, вечно напряженный голос его почему-то заставил вздрогнуть Разумихина.
-И ты все же любишь меня.
-Люблю конечно, уважаю, - ответил искренне изумленный Разумихин, - конечно, я тебя люблю, почему ты спрашиваешь?
-Я не спрашивал.
Помолчали.
- Я не о том говорил. Я нужен тебе. Ты любишь меня не…не так, как любишь Заметова или…Ты…Ты сам знаешь, как. А впрочем, ничего ты не знаешь! – внезапно вскричал разозлившийся на свое малодушие и говорливость Раскольников, - ничего ты не знаешь и не понимаешь, совсем ничего!
-Тише ты, Родя! Ты чего? Опять лихорадит…
-Оставь меня!
Разумихин отдернул было руки, но вдруг с какой-то его самого пугающей решимостью обнял одною рукой Раскольникова за голову, а другой сжал холодную, влажную Родькину ладонь.
-Тише, тише.
Раскольников как-то нервно облизнул губы и прошипел снова:
-Ничего ты не понимаешь…Идиот наивный! Совсем ничего…Ох, а сестра-то моя, Дунечка-то, и как я не догадался раньше! – простонал он с какой-то пусть и слабой, но хитрой усмешкой, - она и лицом-то на меня похожа…
Раскольников умолк. Потер пальцами свободной руки переносицу.
Он дышал часто и неровно, и Разумихин это слышал и сам был словно в лихорадке.
-Тебе плохо?
-Ты не о здоровье говорить пришел. Что ты…чего тебе? Зачем ты здесь? Ты…возишься со мной зачем?
Взгляд его был какой-то пустой, и Разумихин, на него глядя, сказал что-то, но что-то совсем не то, чего хотел:
-Ты сам догадался ведь…Верно ведь, да?
Раскольников устало кивнул.
«Что-то с ним будет, когда узнает?» - с тоской подумал он.
-Уйди…Оставь меня…Не нужен я тебе, - он подумал это вслух, но рука его крепче сжала сильные пальцы Разумихина.
-Нужен, брат. Я не то что Порфирия, я…Да я…Непонятный ты мне, положительно непонятный, а я…Я за тебя и за тобой, я…
Он сбился, замолчал.
И истощенный, измученный разум Раскольникова словно затмевает на мгновение. И он, повинуясь какому-то мгновенному безумному порыву, целует Дмитрия.
И тут же отстраняется.
-Уйди…Убирайся… - дышит часто, - не нужен я тебе.
-Родька…
-Уйди! – кричит, отталкивает.
Разумихин встает. Его все еще не отпускает это подобие лихорадки. Он смотрит, как Раскольников поджимает удивительно теплые свои губы, как устремляет взгляд на какую-то дыру в стене.
Разумихин молчит. И выходит вон.

@темы: фанфикшн

---

№1

Привет. Ни черта не понимаю на этом сайте. Но спасибо ему за чудесные слэш-сообщества, в которые я незамедлительно начинаю вступать.